Через полчаса после окончания операции нас, всех троих сестёр, запустили в реанимацию, глянуть на маму и убедиться, что всё в порядке. Вспомнилось, сколько конвертов и шоколадок было роздано в какой-то московской больнице, чтобы попасть в реанимацию к бабушке хоть на минуту.
Для человека после шестичасовой операции с тысячью трубок из всех естественных и некоторых искусственных отверстий мама смотрелась очень бодро.
Врач рассказал, что после введения наркоза началась аллергическая реакция и ещё много разных слов, из которых следовало, что высока вероятность осложнений на легкие.
Вместо положенных по регламенту суток в реанимации мама побыла в три раза больше. А потом ещё двое суток в палате интенсивной терапии в отделении. Три недели в общей сложности врачи боролись с непослушными мамиными легкими, а мы с сестрами по очереди жили в больнице, боясь оставить маму в таком состоянии.
Могу сказать, что если бы не необходимость находясь в больнице болеть или, что ещё хуже, наблюдать за страданиями родного человека, пребывание там можно было бы сравнить с отдыхом в неплохой гостинице. Чистота, вид на Тель-Авив из окна, куча ресторанчиков вокруг, два кафе внутри больницы, книжный магазин, газеты бесплатные, телевизор, вай-фай. Кормежка совершенно убойная, с возможностью выбора основного блюда, причем персонал предлагал добавить что-нибудь для сопровождающего, но нам даже мамину порцию доесть вдвоем не удавалось.
Всё же есть специфический запах больницы, я даже не сразу узнала его, чистый аромат человеческих страданий, без примеси хлорки и испражнений. Под конец я выходила просто пройтись взад-вперед по улице, пока мама дремала, стены давили уже почти физически. Хотелось побыть среди людей, у которых ничего и никто не болит. 
Но какое же счастье, что мы смогли быть с мамой там столько, сколько хотели! Что хотя бы на тюрьму здесь больница не похожа. Что здесь нет списка запрещенных к передаче продуктов и в наши сумки смотрела охрана исключительно с целью проверки на терроризм, а не на кусок гипотетический колбасы, которую нельзя приносить свободному совершеннолетнему человеку.

Сейчас я работая нянечкой совсем в другой больнице, не частной, с условиями попроще, без телевизоров, журналов и панорамных окон. В моей больнице - о, ужас - не везде свежий ремонт. И еда попроще. Но это тоже больница, а не тюрьма.

Операция

(Снова копия из ЖЖ)
С того момента, как мы услышали о необходимости операции, стало понятно, что прежняя жизнь закончилась в любом случае. Если мама откажется, то каждую минуту будет ждать остановки сердца, а если согласится - за благополучный исход такого вмешательства ни один врач не может поручиться, а при таком богатом анамнезе - и подавно.
Мама решилась очень быстро, операция была назначена на следующую неделю. Я, конечно, понимаю, что плановое вмешательство всегда лучше экстренного, но тем не менее наблюдать за близким человеком, которому вот-вот с неизвестным исходом располосуют грудину - удовольствие то ещё, что ощущала при этом сама мама - боюсь даже представить.
Кардиолог успокаивал нас, говорил, что операции такого типа здесь поставлены на поток, через пять дней маму выпишут, хирург будет великолепный, всё непременно будет хорошо. Он предложил нам клинику Ассута, это частная больница с филиалами по стране, наш находился в Тель-Авиве. Из-за того, что больница негосударственная, личное участие (сумма, которую больной платит из своего кошелька) оказалось довольно ощутимым, 1780 шекелей, так-то операция такого рода входит в корзину здравоохранения. Но Ассута произвела на нас впечатление уже во время стентирования и решили не искать от добра добра.
Нам дали телефон оперирующего врача, с его секретарем мы обговорили окончательную дату (выпавшую точно на мамин день рождения) и получили приглашение на передоперационную встречу. Это значит, что за пару дней до операции мы приехали в больницу, где познакомились с анастезиологом, завотделением, медсестрой, объяснившей, как готовиться и что принести, сдали некоторые анализы. Госпитализируют за 8-10 часов до операции, соответственно, маму с вечера на утро.
Напуганные паническими нотками в наших голосах, из Москвы прилетели сестры. Провожали маму целой делегацией: мы, трое девок, и водитель-в-случае-чего-переводчик моя подруга Настя. Полная машина нервничающих женщин.
Поскольку в Ассуте круглосуточное посещение, поэтому средняя сестрица осталась с мамой до порога операционной, поспав в прикроватном кресле, которое показалось довольно удобным. Ох уж это кресло!
На следующее утро мы с другой сестрой приехали в больницу. Операция должна была продлиться от 3 до 6 часов. На третьем этаже есть большой зал ожидания, на стенах которого висят мониторы с информацией где какой больной. Там также есть телевизоры, газеты, диванчики, автоматы с чаем-кофе-снеками и балкон, где можно курить.
Девочки на иврите не читают, поэтому я одна выискивала глазами мамино имя в списке, снова и снова видя рядом "операционная". Прошло три, пять, шесть часов. Мамино имя исчезло из списка. С железным лицом я ждала обновления, надеялась, что просто пропустила его. Нам же сказали, что после операции описание изменится на "реанимация"! Ничего не должно было пропадать. Если только.. Если только. Убедившись, что имени нет в списке, я предложила девочкам подойти к даме на рецепции, потому что какая-то фигня с табло.
Дама проверила по своему списку и спокойно сообщила что такая-то такая-то в реанимации, и что доктор нас искал минут десять назад, чтобы сказать, что всё хорошо.

Опять получилось много букв и мало времени, заключительную часть о пяти днях в больнице превратившихся в три недели, напишу попозже.